«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоанна 1:1).
Когда я читаю эти слова, я слышу низкий шотландский голос моего бывшего директора, разносящийся эхом по приходской школе в Глазго, где мы с моими одноклассниками собирались на ежегодное пение рождественских гимнов. Насколько я знаю, ни он, ни я в то время не были верующими, но я до сих пор помню, что чтение им начала Евангелия от Иоанна (на котором он настаивал) всегда вызывало у меня мурашки. Даже нашим невозрождённым умам этот богодухновенный текст доносил что-то о чуде воплощения.
Сейчас, когда у меня есть теологическое понимание и духовная зрелость, чудо и тайна воплощения кажутся для меня большими, чем когда-либо. И всё же не один я ловлю себя на мысли о том, что отношусь к этому, как к чему-то обыденному и привычному, едва ли не игнорируя его. Снова наступает Рождество, и сочетание занятости и повторения приводит к тому, что мы не ценим эту невероятную историю.
Перед вами скромная попытка оживить наше изумление тайной Рождества — на самом деле не одной, а тремя рождественскими тайнами.
1. Воплощение Бога Сына
«И Слово стало плотию, и обитало с нами» (Иоанна 1:14).
«Слово стало плотью». Эти три слова могут звучать для нас настолько знакомо, что мы можем не оценить всю важность утверждения Иоанна (повторенного другими авторами Нового Завета). Божественное (стих 1) стало человеком (стих 14). Бесконечный, всемогущий, всеведущий, вездесущий Сын Божий принял человеческую природу — конечную, ограниченную в силе, ограниченную в знании, ограниченную во времени и пространстве. Одно дело — утверждать, что Бог желал бы сделать это. И совсем другое дело — предположить, что Бог мог бы когда-то это сделать — облачиться в хрупкую человеческую природу, сокрыв Свою Божественную славу, ни на мгновение не отказываясь ни от одного аспекта Своей Божественной природы. Датский лютеранский философ Сёрен Кьеркегор называл воплощение «абсолютным парадоксом» христианской веры. Как могло вечное обитать во временном? Как конечное могло вместить бесконечное?
Возможно, мы не знаем, как эта тайна могла быть реальностью, но по свидетельству богодухновенного Писания мы с точностью знаем (Луки 1:4), что это было и есть реальностью. Это тайна первого порядка.
Писатели-фантасты любят размышлять о катастрофических событиях, способных «разорвать пространственно-временной континуум». Признаюсь, я не совсем понимаю, что это значит, но подозреваю, что если что-то и могло спровоцировать такой разрыв, так это воплощение Бога! И всё же, если мы посмотрим дальше текст, когда родился этот божественно-человеческий ребёнок, это не вызвало даже ряби на поверхности мира.
2. Уничижение Бога Сына
«Он, будучи образом Божиим… уничижил Себя Самого, приняв образ раба» (Филипиийцам 2:6-7).
Ещё одна загадка — это то, что этот Богочеловек прожил жизнь в безызвестности, бедности и страданиях. Кто бы мог предположить такое? Несомненно, если бы Создатель-Царь вселенной посетил нас в образе человека, о Его приходе трубили бы с высоты небес, возвещали на каждом углу, и он сопровождался бы пышностью и церемониями.
Только представьте себе, что Бог начнёт Свою человеческую жизнь как зародыш в утробе незамужней деревенской девушки, что Он проведёт большую часть жизни непризнанным, работая плотником в захолустном ближневосточном городишке, что Он будет вести своё служение без дома, семьи и имущества, что против Него выступят консервативные богословы и отвергнут Его как мошенника, пьяницу, мятежника, богохульника и даже сатаниста (Матфея 10:25; 12:24).
Не дай Бог, чтобы Бог претерпел такое унижение!
И тем не менее, мы знаем из богодухновенного Писания, что именно это и произошло. Это тайна на тайне.
3. Распятие Бога Сына
«Сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Филипиийцам 2:7-8).
Вот венец тайны: Божий Сын жил, чтобы умереть. Главная причина, по которой Он родился как человек, заключалась в том, чтобы умереть как человек (Евреям 2:14-17).
Об этом свидетельствуют все четыре Евангелия, в которых почти треть текста посвящена неделе смерти Иисуса. Это ясно из заявлений самого Иисуса на протяжении Его служения, и не в последнюю очередь во время Его заключительного путешествия в Иерусалим. Это ясно из имени, данного Ему при рождении (Матфея 1:21). Предназначение Богочеловека заключалось в том, чтобы умереть — и не просто смертью, но позорной смертью преступника на римском кресте. Что может быть невероятнее?
Возможно, только одно: то, что Богочеловек умер за меня.
И, я уверен, также и за вас. Воплощённый Сын Божий умер для того, чтобы заплатить за наши грехи и навечно приблизить нас к Богу.
Знаменитый гимн Чарльза Уэсли «And can it be that I should gain» кое-что говорит об этом чуде:
«Могу ль постичь любовь Христа?
Завет Его крови святой?
Уже ль Он умер за меня,
Когда я был Ему чужой?»
Может ли быть такое? Да, Он умер. Да, Он умер за меня. Аллилуйя! Это тайна на тайне на тайне.
Разговор с ближними
Некоторые утверждают, что такие теологические загадки — это неприятное препятствие для христианского благовестия в нашу современную, научную и рационалистическую эпоху. Какой разумный человек примет доктрины, которые, похоже, противоречат здравому смыслу? К этой проблеме можно подойти с разных сторон — немного с теологической, немного с философской — но то, что кажется недостатком, может оказаться преимуществом.
Следует ли нам быть настолько пессимистичными в отношении того, могут ли такие тайны в 21-м веке привлечь наших светских ближних? Мы живём в век науки, да, но также и в то время, когда люди быстро теряют веру в силу и способность науки решить их проблемы и удовлетворить их желания.
Хотя кислоты модернизма и постмодернизма разъедают любую готовность принять сверхъестественное, похоже, что многие неверующие сегодня глубоко расстроены тем, что за пределами пространственно-временной вселенной ничего нет. Существует жажда к трансценденции — не далёкой, отстранённой трансценденции, а к той, которая пересекается с нашей жизнью и проникает в неё. И кроме того, если бы произошло вторжение трансцендентного в имманентное, и всё это для спасения грешников, разве не следовало бы ожидать, что оно было бы чем-то непостижимым, противоречащим человеческому пониманию? Такая тайна была бы признаком реальности, а не человеческой выдумки.
Давайте же снова удивляться этим рождественским тайнам — но более того, давайте праздновать и провозглашать их для погибающего и жаждущего мира.
