В прошлом пастор Леонид Семиколенов за свою приверженность «воровской идее» много лет провел в тюрьмах. При этом «воры в законе» несколько раз предлагали ему вступить в свой круг. Однако все изменилось, когда в его жизни появился Бог.
— Расскажите, пожалуйста, что вас привлекло в воровской идее?
— Если говорить о детстве, то многие шли тем же путем, что и я. На кого-то влияли друзья старшие, когда выходили из мест лишения свободы. Они казались смелыми, отчаянными. Но у меня было немного по-другому — на меня никто не влиял. Наоборот, я доминировал над своими сверстниками. Мне нравилось, что люди ко мне тянулись. Ребята, старше меня на четыре-пять лет, считали за честь со мной совершить преступление. Я хоть был и моложе их, но у меня был талант разрабатывать планы совершения преступлений.
В том возрасте я не задумывался о правде, о смысле жизни, о чести, кто как там живет и поступает. Пока не встретился с «ворами в законе» и воочию не увидел их идею. Когда я встретился с ними, мне понравилось то, что они не просто красиво рассказывали, как нужно жить, но они жили так, как говорили. Поступки у них никогда не расходились со словами. Это было для меня самым главным. Я хотел принадлежать к обществу воров в законе.
Можно сказать: во всей той грязи это был единственный свет. В принципе, в уголовной системе правды нет. Но я не могу сказать, что ее нет вообще. Она присутствует в очень узком круге людей. Например, сидишь в камере с ворами в законе: тебя там не обманут, не предадут. Заболеешь – будут ухаживать, носочки твои постирают, отнесутся с любовью. Но это очень маленькое число людей. Это и стало тем «крючком», на который я «попался».
— Вы сказали, что умели преступные схемы создавать. Скажите, когда вы совершили свое первое правонарушение?
— Наверное, впервые я совершил преступление в детском саду. За забором были какие-то хозяйственные постройки. Мужики собирались на рыбалку, упаковывали вещи: рюкзак, крючки, рыболовные снасти. Я, наблюдая за всем этим процессом, подумал: мне так нравятся эти вещи, надо их забрать. И когда они отвлеклись, я раз — закопал этот рюкзачок. Они, конечно, не могли подумать, что это кто-то с детсада сделал. Мне понравилось, ведь меня никто не заподозрил. А откуда это взялось, я не знаю. Меня никто не учил этому. Нормальная семья была. У меня даже родственников таких не было. У меня родня вся — фронтовики, офицеры старшего состава.
— Родители как –то пытались повлиять на вас, когда узнали, что вы совершаете преступления?
— Родители пытались повлиять на меня. Однако, если я видел, что они хотят меня наказать, то подговаривал своих друзей, и мы уезжали куда-нибудь в Ташкент или в Сочи. Естественно нас ловили — иногда в пути, иногда по приезду — и отправляли назад. Родители, в итоге, уже боялись меня наказывать. Думали: пусть лучше дома будет, потому что если начнем перевоспитывать, то опять исчезнет. А после смерти отца мать смирилась с моим поведением.
— Сколько поездок вы совершили? В каком возрасте вы начали «путешествовать»?
— Я начал ездить с 10 лет. Со мной ездили два моих друга. К 12 годам я побывал, наверное, во всех детских приемниках Советского Союза. Мы ездили во всех направлениях, но, в основном, туда, где тепло. Иногда с меня брали слово, что я исправлюсь — я как-то крепился, хорошо учился.
— В 12 лет вы попали в спецшколу. Надо иметь определенный характер, чтобы не сломаться там. На ваш взгляд, что именно помогло вам сделать это?
— Там особых трудностей не было. Я знал, как себя нужно вести, какая там жизнь. Я считал это моей стихией, я был как рыба в воде. Конечно, за мое поведение меня наказывали, но больше трех суток нельзя сажать в карцере. Я даже не знаю, сколько раз по трое суток в карцере я отсидел за то, что выпадал из общего формата.
Трудности начались, когда я попал в колонию для малолетних преступников на 7 лет. На «малолетке» молодых людей старались перековать, сломать, чтобы они дальше не понесли воровскую идею; чтобы они стали активистами, надели красную повязку, тем самым перечеркнув свой авторитет. Но я и там нарушал режим. Меня держали в изоляторе по 10 суток. Я понимал, что если я хочу жить блатной жизнью, то мне нужно проходить эти трудности.
— Получается, вы, таким образом, зарабатывали авторитет, поддерживали его?
— Не было цели заработать авторитет, но, тем не менее, он нарабатывался. Тех, кто шел против администрации, были единицы, поэтому основная масса заключенных уважала нас.
— К вам применялись меры, чтобы сломать вас?
— Да. И не только ко мне. Наверное, ко всем, кто придерживался такого образа жизни. Было много ситуаций, когда администрация пыталась и бить, и интриги плести. Но по воле случая — удача это или фарт — постоянно все обходилось. Для меня уже не было сверхъестественным, что меня в изоляторе кормили горячей пищей через день, что я всего был лишен.
— В своем свидетельстве вы рассказали, что, когда вас перевели спецтюрьму под Гродно, то вас хотели отправить в «пресс-хату» [камера для ломки заключенных]. Тогда вам удалось поранить охранника осколком стекла. А что бы вы сделали, окажись внутри этой камеры?
— У меня вообще не было цели оказаться там, поэтому я не рассматривал этот вариант. Когда тебя туда сажают, тебя обыскивают до нитки. Там сидят 5-6 здоровых парней, которых кормят на убой. А ты после нескольких месяцев пониженного питания. У них вдобавок ко всему и заточки, и удавки есть. Там происходило то, что администрация говорила делать с человеком. Поэтому я хотел остаться наедине с начальником корпуса и, коль я отдаю свою жизнь за идею, забрать еще и врага с собой. Так мы были научены. Я знал: за то, что я его убью, меня тоже убьют. Я был готов.
— После этого вас избили сотрудники колонии, и у вас парализовало нижнюю часть тела. Однако доктор предложил вам стать «подопытным кроликом» для его научной работы. Страшно ли было отдаваться в его руки?
— Чудеса начали происходить, когда я оказался со сломанным позвоночником в казанской психиатрической больнице для заключенных. Врачи сказали, что максимум через год я умру от пролежней. Однако в это же время профессор Цивьян Рамих — основатель новосибирского НИИТО — изобрел очередное свое новшество. Он обратился в МВД СССР, чтобы узнать: есть ли возможность «потренироваться» на заключенных. Я оказался первым. При встрече он мне дал понять, что шансы благополучного исхода операции составляют 50 на 50. Я не боялся, так как это был мой шанс. Тем более я знал, что меня умертвят.
— Вы отметили, что в больнице стали происходить чудеса. Вы обращались к Богу, находясь в медучреждении? А слышали ли вы Евангелие ранее, находясь в лагерях?
— До того, как мне сломали позвоночник, я никого верующих не встречал. Наверное, в каждом человеке заложено: когда он находится в таком печальном положении и понимает, что никто помочь ему не может, то появляется четкое осознание: Бог есть. Ты очень сильно это чувствуешь. От хорошей жизни еще никто к Богу не пришел. Бог допускает какие-то ситуации в жизни человека, чтобы пришло это понимание. На тот момент я не знал, кто такой Бог, кто такой Иисус Христос. Но я знал, что Бог есть. Я говорил: «Бог, почему ты допустил со мной это?». Я уверен, что если человек, находясь в своих заблуждениях, искренне обратится к Богу, то Он ответит. Для него неважно, в каком ты заблуждении находишься и что ты сделал.
— Преступная жизнь, особенно в 90-е гг. прошлого века была отмечена чередой вооруженных конфликтов между преступными группировками. Как часто вы сталкивались со смертью?
— В 94-м году произошло серьезное покушение на меня. Моя машина находилась на автостоянке недалеко от дома. Ко мне пришел мой друг. Я попросил его подогнать машину к дому. Он пошел, вставил ключ в машину, но не сел, а стоял и разговаривал с работником стоянки. Провернул ключ — взрыв — ему ногу оторвало, руку раздробило, и вскоре в больнице он умер. Потом было еще несколько покушений. В одной пятиэтажке сидели два киллера со снайперской винтовкой. Мои окна оттуда были очень хорошо видны. В тот день, когда заказные убийцы залезли на чердак, мы на неделю улетели на Сахалин по делам. Наемники три дня сидели на чердаке. Одна из жительниц того дома увидела их и вызвала милицию, и их задержали. В конце декабря 1998 года мы должны были ехать в Братск. Однако я сильно заболел. Я предложил перенести встречу на январь следующего года. Но друзья поехали без меня. В Братске, оказывается, мы уже были «заказаны». В итоге, все мои друзья погибли: их вывезли в лес, расстреляли и в Братском водохранилище утопили. Сейчас я, конечно, понимаю, что Бог хранил, что у Господа были планы на мою жизнь.
— Наверное, жить с ощущением постоянной опасности — сложно. Вы как-то пытались избавиться от этого чувства?
— От безысходности я начал употреблять наркотики: постоянные похороны, траур, смерть в затылок дышит. А наркотики скрашивали ситуацию. Я всегда был их противником, хотя и пробовал их ранее. Я всегда считал, что человек должен быть свободен. Если ты придерживаешься какого-то образа жизни, то не должно быть никаких компромиссов. Но, в итоге, я сам попался на эту «удочку». И когда я это понял, встал вопрос – как выйти из этой ситуации?
— Столкнувшись с тяжелыми наркотиками, вы решили освободиться от них. Как появилась идея открыть клинику?
— Идея пришла сама собой. Клиник не было, реабилитационных центров для зависимых людей — тоже. У нас были знакомые врачи. Мы обратились к ним за помощью: у нас есть деньги, а вы все можете организовать. Тогда еще толком не знали, как лечить наркоманов, но какой-то опыт был. И все закупили необходимое и арендовали первую клинику. Потом перебрались в другую уже.
— Каковы были ваши отношения с преступным миром во время вашей зависимости от наркотиков?
— В 1991 году состоялась серьезная воровская сходка в Москве, на которой было принято решение, чтобы в лагерях и тюрьмах подходы [коронация воров в законе] не осуществлять. Решили, что они должна проходить только на свободе. После освобождения я должен был поехать в Москву и на этой воровской сходке они должны были принять меня в воровскую семью. Но я затянул время, потом стал употреблять наркотики. После этого я понял, что быть одновременно вором в законе и наркоманом — это неправильно. Всегда думал, что я освобожусь от наркотиков, вылечусь и тогда решу свой вопрос. Но я так и не смог и вопрос свой не решил. Два раза я отклонял эти предложения.
— Что вас подвигло отправиться к маме домой и, как вы сказали, умереть?
Есть такое поверье, что умереть надо дома, на родине, там, где они родились.
— Почему решили читать Библию? И что вас затронуло настолько, что ваша жизнь полностью преобразилась?
— У меня был к Библии издавна огромный интерес. Меня всегда интересовала мудрость Библии. Все воровские сходки, на которых я присутствовал в местах лишения свободы, заканчивались цитатами из Священного Писания. Мы все считали себя верующими, носили крестики. Увидел ее у мамы, когда приехал домой умирать. Она у меня верующая. Открыл сначала середину книги и мне попался 37 псалом. Я был готов там подписаться и расписаться за каждую запятую и букву. Потом открыл конец Библии и начал читать Евангелие от Иоанна. Мне понравился Иисус. Он всегда говорил все как есть. В истории про блудницу говорилось, что люди привели ее к Нему, как судьи к прокурору. В таких случаях обычно начинают копаться в жизни человека, чтобы все понять. У Иисуса была дилемма – остаться справедливым или милосердным. Но это была ловушка. Я стал думать: а как бы я поступил. Когда я дочитал до конца, я понял, что Он точно Бог, и что я должен Ему помолиться. Я помолился, и Бог дал мне исцеление в один раз от всего: от ломок, от никотина, от матов, блуда. Но самое главное — Он дал свободу от тупикового образа жизни.
— Расскажите, пожалуйста, как вы оказались в реабилитационном центре для зависимых людей?
— На следующий день я отправился в магазин и увидел объявление, рекламирующее услуги по реабилитации. Я вообще не знал, что это такое. Однако обратил внимание, что на объявлении было указано, что это церковь христиан–баптистов. На следующий день я пошел туда для получения ответов на свои вопросы, которые возникли после прочтения Библии. Верующие убедили меня пройти курс реабилитации. В итоге, я там еще служить остался.
— С какими трудностями вы сталкивались, находясь в центре?
— Трудность была в гордыне. Я привык сам всегда руководить людьми. А тут меня начали учить: как делать, что делать. И тут моя гордыня взыграла. Были такие моменты, когда служители выбегали и хлопали дверью, потому что не могли со мной разговаривать. Но потом я понимал, что это неправильно, каялся, молился, и Бог изменял меня. В остальном трудностей не было.
— Преступный мир имеет строгую иерархию, а христианство, наоборот, призывает к равенству всех членов общины. Приходилось ли вам перешагивать через свои принципы, чтобы общаться с теми, с кем раньше вы даже рядом бы не встали?
Такое было. Поначалу, заходя в общую столовую, я мыл кружку только себе. Позже стал кружки мыть, чай им наливать. Люди это замечали. Я понял: когда ты ходишь с Иисусом, ты меняешься. Как в Библии, например, иудею с самарянином общаться — крест на репутации. Но ученики ходили с Иисусом и общались с самарянами. Когда разум твой просвещен Евангелием, то тогда ты смотришь на все иначе.
— Скажите, пожалуйста, чем вы сейчас занимаетесь в церкви?
— Я являюсь председателем новосибирского отделения общественной организации «Выбор», которая занимается профилактикой правонарушений. В Новосибирске уже 10 лет я служу в ИК-9. В начале христианского пути я задавал Богу вопросы в молитвах о том, кем я являюсь. Однажды я встретился с пророком, который, не зная меня, сказал: «Ты не священник, не левит, а прощенный на кресте разбойник». Бог простил меня, поэтому я пошел туда, где люди находятся в стесненных обстоятельствах, туда, где я сам когда-то был. Он мне казал кратко, но я знал, что через пророка мне сказал Бог. Поэтому все вопросы были исчерпаны.
— Сталкивались ли вы в своем служении с людьми, которые считали вас предателем воровской идеи?
— Когда я покаялся, то не видел с чьей-то стороны осуждения. Потому что люди понимают: вера — личное дело. Никто не говорил, что я что-то предал. Плоды тюремного служения очень незначительные, но они все же есть. В качестве общественного деятеля я часто бываю в колониях. В одной из поездок в туберкулезную зону я пошел туда, где сидят нарушители. Мне выделили кабинет. Привели кавказца одного. Ему осталось 8 месяцев отбывать наказание. У него заболевание серьезное, и он еще как нарушитель находится в изоляторе. Мы остались с ним один на один. Он сказал, что не думает освобождаться, потому что не хочет заразить своих родных и близких. Я стал рассказывать ему про Иисуса, про разбойника, который попал в рай. Он ответил, что тоже молится, но Аллах его не слышит. Я предложил ему помолиться, а не вникать в межрелигиозные споры. После покаяния я увидел, что у него изменились глаза. Они стали другими. До этого они были полны ненависти, а тут все поменялось. И он просто сказал: «Спасибо, что ты ко мне пришел». Через сутки я был в поезде. Мне позвонили и сказали, что он ушел на небеса.
— Сегодня среди российской молодежи распространена тюремная субкультура АУЕ. Что бы вы посоветовали молодым людям, которые придерживаются ее правил?
— Я думаю, что советы на уровне советов и могут остаться. Потому что мало кто принимает их, полагаясь на опытность жизненную, взгляды. Я бы посоветовал верующим молиться за молодежь. Молодые люди смогут измениться только в результате Божьего суда. А вот изменить человека, рассказать какую-то мудрость житейскую — это не помогает. В основном, мою историю люди могут просто послышать как сказку. Однако мы стараемся работать с людьми в местах лишения свободы, стараемся им доносить истину хотя бы в пределах их образа жизни.
Алексей Ковалёнок, Анна Сутурина специально для БОГ.NEWS
Криминальный авторитет Женя Мокруха: мне поставили ультиматум: или блатная жизнь, или Бог
Омских тюремных священников обучат проповеди Евангелия в условиях современной действительности
В Кыргызстане прошла конференция Ассоциации тюремного служения
