Предисловие: Джозеф Хоффман Коэн
Не все Стефаны мертвы. Вот доказательство. Мученик в этом случае с Господом, но вдова продолжает жить. Для своих шести детей г-жа Лидия Шпёрри Файнштейн оставляет бесценное наследие, запись тех выжженных в памяти дней, когда в горниле оргий по уничтожению евреев, в 1941 году в Румынии, Исаак Файнштейн на 38-м году жизни твёрдо засвидетельствовал о Господе Иисусе Христе, а затем воскликнул: «Господи Иисусе, прими мой дух!» И у нас есть предположение, что в тот момент врата небесные широко раскрылись и затрубили все небесные трубы.
Мы публикуем эту историю, потому что знаем, что она будет благословением для наших друзей, как она стала благословением для нас. И также потому, что это одна из семей, которую наше служение поддерживает уже не первый год. Вы можете плакать. Но это будут слёзы благодарности за такое свидетельство. Разве не таковым должно быть простое и правильное отношение к славным нетленным моментам Второй мировой войны?
В 1938 году в Будапеште я умолял Файнштейна покинуть Румынию и приехать в Нью-Йорк. Но он сказал, что будет трусом, если убежит от своего долга пред лицом опасности. Итак, действие этой героической поэмы о христианском мученичестве происходит в Яссах, в Румынии, а заключительная сцена — в Швейцарии, где чудом спаслась добрая жена и шестеро детей. Я видел их во время своей поездки по Европе и уговорил мать написать эти воспоминания для детей, пока не поздно. Итак, читайте дальше!
Автор: Лидия Файнштейн, жена миссионера Исаака Файнштейна
Дни ужаса в 1941 году в Яссах
Моим детям:
Теперь я хочу записать кое-что из мрачного, печального времени в Румынии, когда началась война с Россией и у нас отняли нашего дорогого отца. Вероятно, вы практически забыли об этом, потому что с октября 1942 года нам была дарована возможность снова смеяться и петь здесь, в Швейцарии, вдали от тех ужасных событий; но всё же вы, мои дорогие дети, должны знать о том, что произошло с нами и как внезапно в один день было разрушено наше семейное счастье.
Собираются зловещие тучи
За несколько дней до начала войны, в середине июня 1941 года, я вернулась из отпускной поездки в Галац (наш Бенни ещё был там в то время) и Брасво. Мне с трудом удалось вернуться домой из Бухареста. Поезда были переполнены, даже крыши вагонов были плотно забиты. Войти и выйти из отсеков было практически невозможно. Воздух сотрясался от военных слухов, все говорили о скором начале войны, и многие видели всевозможные её симптомы. Я также заметила нескончаемые поезда, забитые солдатами и вооружением, и ночи напролёт по неровным дорогам грохотали машины. Я понимала, что это чудо, что я смогла вернуться к вам, по сути это был последний поезд, пришедший в Яссы.
Счастливая вечеринка
В среду я приехала домой, мы с благодарением праздновали воссоединение. Вы получили свои школьные табеля успеваемости и показали их нам с гордостью и радостью. Чтобы вознаградить вас за хорошие оценки, папа повёл вас, Даниэля, Мириам и Рути, в ближайший ресторан поесть чего-то вкусного. Я слишком устала от долгого утомительного путешествия и осталась дома. Чего вы только не рассказывали, вернувшись домой! Вас заметил высокопоставленный румынский офицер и, привлечённый вашим весёлым видом и поведением, подошёл к вам с полной тарелкой сладостей и поздравил вашего папу с такими «coppasa de dragalasi» (милыми детьми). Я рассказываю это просто потому, что три дня спустя пришла совершенно другая, суровая реальность, и те же самые румыны уже были нашими врагами.
Ужасы начинаются
Это началось в ночь с субботы на воскресенье; грохот пушек был слышен со стороны Прута на расстоянии около 20 км. Сразу после этого нас обстреляли. 22 июня, в воскресенье вечером, папа провёл своё последнее собрание в нашем зале. Людей было немного, и страшным аккомпанементом были ужасный грохот и гром. Тихим и твёрдым голосом папа подбадривал свою паству. Он говорил так, будто знал, что это был самый последний раз, и вложил всю душу в свои слова: «Кто знает, что нас ожидает в следующие дни и где мы будем через неделю, но:
«Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах, посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей» (Псалом 45:1-2).
Последующие дни и особенно ночи мы провели в нашем бомбоубежище. Безобидные упражнения превратились в ужасную реальность. Как только мы подходили к лестнице на кухню, чтобы взять что-то поесть, снова и снова нам приходилось возвращаться в подвал. Грохот и взрывы были ужасными. Каждый раз казалось, что наш дом тоже попал под удар. Окна дребезжали, взрыв следовал один за другим. Самые младшие наши дети, трёхлетняя дочь и двухлетний сын, которые ничего не знали об опасности, оставались весёлыми и спокойными и только делали удивлённые глаза от непривычного шума. Но вы, старшие, плакали и дрожали, и мы в страхе взывали к Богу о помощи. Я никогда не забуду поведение нашей Рути, которая молилась громким голосом, вверяя каждого из нас и всех наших друзей Богу, и показывая крайнюю уверенность в это ужасное время. Многие из наших знакомых нашли прибежище в нашем подвале вместе с нами. Как же они утешались и успокаивались благодаря нашей вере! Ваш папа для всех нас был примером спокойствия и самообладания. Всякий раз, когда проходила буря, он хотел выйти на улицу с киркой и лопатой, чтобы спасти других и оказать помощь там, где она была необходима. Наши мольбы не могли его удержать, он просто говорил: «Просто подумайте, возможно заваленный обломками малыш плачет по своей маме — я должен помочь, Бог обязательно вернёт меня».
Разражается буря
Это была очень грустная неделя. В конце концов нам пришлось остаться в убежище всем вместе, потому что становилось всё хуже. Наш Петру, верный дворник в нашей миссии с большим стажем, в страхе побежал домой далеко за город, и так и не вернулся. Отец вверил ему большую сумму денег на случай, если с ним, нашим папой, что-то случится, чтобы мы не остались без средств. Больше ни наших денег, ни Петру мы не видели; позже я узнала, что он истратил всё на себя. Наш дорогой отец в ту первую горькую неделю войны заболел малярией. Он почти всё время оставался наверху в своём кабинете и спускался лишь изредка, чтобы присмотреть за нами. Но в ночь с субботы на воскресенье 29 июня 1941 года он всё ещё был внизу, рядом со мной на матрасе на полу. Это была самая страшная ночь из всех. Вскоре после десяти вечера началась страшная стрельба. К счастью, вы, дети, уснули до этого, и даже непрерывный треск и грохот поблизости не разбудил вас. Держали ли маленькие ангелы ваши глаза закрытыми? Вы отдыхали мирно и тихо, несмотря на эту адскую катастрофу.
Мы, остальные, в течение нескольких часов лежали возбуждённые в темноте и снова и снова спрашивали себя: «Что это может быть? Такого звука раньше не было. Должно быть, это сам город. Возможно, парашютисты?» В 4 утра папа поднялся в свой кабинет, а вместе с ним сестра Ольга, наша диакониса, которая не могла больше терпеть. У неё были особенные предчувствия, и ей нужно было всё привести в порядок. Всё ещё под покровом убегающей ночи папа с сестрой Ольгой сняли с фасада здания нашу большую вывеску «Missiunea Norwegiana pentru Israel» (Норвежская миссия для Израиля). Они распознали опасность. Ранним утром к папе пришёл друг и умолял его спрятаться. Планировалось арестовать или убить всех евреев. Я услышала об этом только потом, потому что, если бы я знала, я бы могла попросить убежища у друзей-христиан (неевреев). Но именно этого он не хотел делать, чтобы не подвергать опасности ни нас, ни других.
Медленно наступило утро, самое грустное утро в вашей короткой жизни. Стрельба и грохот немного стихли, но на город снова посыпались бомбы. Утром папа спустился и сказал нам оставаться в подвале весь день. Мне нужно было держать детей в тишине, спокойными и чем-то занятыми. Пока ваша жизнь была наполнена мелкими, незначительными вещами, на улицах снаружи, в этом жестоком городе, происходило что-то ужасное.
Всех евреев сгоняли вместе, обыскивали каждый дом, и отовсюду были видны длинные вереницы этих бедных людей, даже больных и детей. Их вели по улицам к главному полицейскому управлению. Все должны были идти с поднятыми руками; когда кто-то опускал руки от изнеможения или больше не мог идти, сопровождающие солдаты били его прикладами или кололи штыками. Старух, которые не могли идти дальше, просто расстреливали и оставляли лежать в канаве. Румынский священник, для которого эта бойня была слишком невыносимой, и который попытался вмешаться, был застрелен своими же людьми. Вдоль дороги стояли немецкие солдаты и офицеры, насмехались и с удовольствием фотографировали этот жалкий марш. Я не могла долго смотреть на это — я еще не знала, что вашего папу вскоре также уведут в одной из этих колонн, — и отправилась к сестре Ольге. Мы всё утро просидели в нашем подвале без каких-либо подозрений. Хотя я внимательно наблюдала за папой в кабинете и спрашивала его, почему он такой бледный и не желает ли он поесть чего-нибудь. Он только грустно улыбнулся и сказал: «Ты узнаешь это после». Он тихо спустился к нам в подвал, чтобы провести воскресное служение. Спокойным голосом он читал 89 Псалом:
«Господи! Ты нам прибежище в род и род».
Что он чувствовал, когда читал слова:
«Научи нас так счислять дни наши…»
Затем он также прочитал из Евангелия эту историю, где говорится о том, что Иисус сжалился над толпой, и просто добавил: «Иисус сейчас с нами, и Он сострадает нам». Мы также помолились, папа поцеловал вас так, как часто делал это в те дни, но в этот раз это было прощание навсегда, он знал об этом.
Марш смерти
Около 11 часов утра я снова поднялась наверх, чтобы принести что-то. Затем я услышала страшный стук в дверь и громкие мужские голоса. Быстро прибежав туда, я увидела, что мой муж был окружён грубыми типами, которые держали пистолеты перед его лицом и кричали на него. Папа оглянулся на меня и сказал тем палачам: «Это моя жена, но она иностранка». Эти слова несколько ошеломили их, и они опустили оружие. Один из них слегка взволновано сказал: «Мы не собираемся ничего делать вашему мужу, он просто должен пойти с нами в полицию, но он скоро вернётся». Я по глупости поверила этим словам в то время. Потом двое мужчин обыскали квартиру, моему мужу не разрешили ни двинуться с места, ни взять что-либо с собой. Они также внимательно следили за тем, что мы говорили друг другу.
Он попросил разрешения ещё раз увидеть детей, но ему не разрешили. С громким грохотом и триумфом двое мужчин, которые пошли обыскивать наши комнаты, шумно спустились по лестнице. «Видите, он тоже один из них!» В доказательство они помахали красным флагом, который нашли в комнате сестры Ольги, норвежским флагом. Папа попытался объяснить, что это не флаг Красной Армии, но они ничего не хотели слышать. Грубыми пинками они выгнали моего мужа на улицу и заставили его нести этот флаг высоко над головой. Я поцеловала своего дорогого мужа и хотела обнять его, но меня грубо оттолкнули, и они ушли с ним. Я конечно же пошла вслед. За дверью ожидала длинная колонна, его поставили во главе их всех, он спокойно пошёл с поднятой головой и обернулся в последний раз, помахав мне рукой на прощание. Это был последний раз, когда я видела его, он больше не вернулся.
«Где папа?»
Последовавшие за этим часы были ужасными и бесконечными. Дети всё спрашивали об отце и недоумевали, почему он не спустился к нам в подвал, когда стрельба была слишком сильной и казалась бесконечной. Они подозревали, что что-то произошло, и хотели знать, что именно. Наконец я сказала им, что папа в городе, но он вернётся ещё до вечера. Беспокоясь о нём, я побежала в больницу просить сестру Ольгу найти его в полицейском участке. В её форме медсестры ей было проще попасть туда, но у неё было очень много работы, и её не отпустили. В то же время начался обстрел. Детей нельзя было оставлять одних. По пути назад я увидела ещё несколько бесконечных колонн этих бедных людей, которых собрали вместе, и вина которых заключалась лишь в том, что они родились евреями, и их снова заставили быть козлами отпущения. С невыразимой тяжестью в сердце я снова вернулась домой. Никто не думал о еде. Дети молчали и смотрели на меня с вопросом и удивлением в глазах.
Но после обеда в нашем убежище обстановка оживилась; пришло несколько людей с испуганными лицами и попросили разрешения спрятаться у нас. У пожилой дамы на руках была милая девочка лет шести, и она рассказала нам, что всю семью этого ребёнка расстреляли. Естественно, я не могла отказать этим обездоленным. Мы дали им еды и поставили раскладушки в проходах подвала. Наконец пришла и сестра Ольга и помогла успокоить собравшееся общество и позаботиться о них. Вы, дети, были слишком заняты всей этой суматохой, но, когда наступил вечер, а папа не вернулся, начался плач и причитания, и увещевания и утешения казались бесполезными. Разве я сама не чувствовала то же самое? Но усталость взяла верх над слезами, милый сон взял вас в свои верные руки и на несколько часов прогнал все невзгоды.
К утру в городе стало немного поспокойнее. Было 30 июня 1941 года, роковой день. Наши гости, которые уже выспались, ушли от нас пораньше, чтобы позаботиться о своих родных и домах. Сестра Ольга также вернулась к своему уходу за ранеными и пообещала мне узнать о моём муже в полицейском участке. Как же хорошо было, что они все ушли, потому что днём в нашем доме был тщательный обыск, и, если бы у нас нашли чужаков, беженцев-евреев, нас бы всех расстреляли без пощады, и взрослых, и детей. Именно так они вели себя в те страшные дни. Но Бог сохранил нас Своей доброй рукой и не пускал врагов туда, где были мы, пока опасность не миновала. Вечером сестра Ольга вернулась усталая и разбитая. В условиях крайней опасности она смогла пробраться в полицейский участок и попросила найти знакомого комиссара. Этот человек удовлетворил её просьбу поискать господина Файнштейна. Он ходил повсюду, выкрикивая его имя, но безуспешно.
В полицейском участке очень сожалели, что арестовали и Файнштейна; они признали, что это была ошибка, но среди всеобщего беспорядка они уже не управляли ситуацией. На улицах и во дворах полицейского участка продолжалась стрельба. Сестра Ольга рассказала мне ужасные вещи, свидетелем которых она стала. Но куда же делся наш дорогой отец? Мы подняли всех на ноги, чтобы узнать это. С самых высокопоставленных кругов нас уверяли, что миссионер Файнштейн будет немедленно отпущен на свободу, как только его найдут в каком-нибудь лагере. Так что у нас появилась ещё одна искра надежды, и мы писали во все места, откуда надеялись получить информацию. Это так же показало, как много было друзей у вашего отца, даже среди румынских православных. Многие пытались помочь и искренне сожалели о случившемся. Но проходили недели, а у нас всё ещё не было определённых новостей. Хотя время от времени появлялись некоторые люди, которые якобы что-то знали.
Призраки войны
Один человек хладнокровно сказал, что видел, как Файнштейна расстреляли вместе с многими другими! Можете себе представить, как нас потрясали такие истории! Также пришёл крестьянин из ближайшего уезда и подробно рассказал о том, что он видел нашего отца в лагере под Яссами, и он послал его к нам, чтобы мы передали ему всё необходимое: деньги, бельё и продукты. Он предоставил нам такие верные доказательства, что мы поверили ему и с радостью вручили ему все необходимые вещи. Вскоре мы узнали, что он был мошенником. В те дни было много таких людей, которые использовали несчастье других людей, чтобы обогатиться. Как же печально тянулись эти летние месяцы! Дети перестали спрашивать о том, куда ушёл папа. Старшие разделяли со мной часть заботы о других и продолжали надеяться. Нас заставили предоставить жильё немецким солдатам. Наш зал был очищен и покрыт соломой для рядовых. Ещё две наши комнаты мне пришлось отдать в пользование офицерам.
Вместе с тем присутствие этих солдат обеспечивало нам некоторую защиту, потому что в те дни было много грабежа и воровства, даже убийств; и я часто чувствовала себя в опасности, так же и дети. Нас всё так же бомбили, и целых два месяца мы постоянно были вынуждены ночевать в своём бомбоубежище. Да чего мы только не переживали в то охваченное террором военное лето 1941 года? Вы, дети, тоже должны были носить жёлтую звезду Давида на одежде, и благодаря этому подвергались насмешкам и непредсказуемому настроению румын. Евреи и «евреи наполовину» больше не могли пользоваться главной улицей и парками города. На рынке и в продуктовых магазинах евреям больше не разрешалось совершать покупки до 10 утра, а к тому времени почти вся еда была распродана. Какие только придирки и унижения не выдумывались в то время, чтобы поиздеваться над оставшимися евреями! Иногда мне думалось, что мой дорогой муж вряд ли смог бы это выдержать.
Скрывшихся во время погрома еврейских врачей и юристов заставляли подметать улицы, а позже, зимой, убирать на них снег.
«Его здесь больше нет»
Снова и снова люди, направлявшиеся в Россию, преимущественно солдаты, проходили через Яссы и хотели посетить миссионера Файнштейна. Они читали его сочинения и с нетерпением ожидали встречи с ним. В каком же смятении они были от той новости, которую мне приходилось сообщать им! Я никогда не забуду, как один из них был настолько потрясён новостью, что заплакал, растерявшись, как дитя, и сказал: «Как долго я с радостью ожидал этого часа, а теперь этого дорогого брата больше нет!» Много раз мы получали помощь с неожиданных сторон. Люди, которых мы даже не знали, приносили нам пищу, иногда прямо в тот момент, когда у нас ничего не оставалось. Наш миссионерский совет больше не мог о нас заботиться, но Бог знал о нашем бедствии и взял заботу на Себя. Мы смогли пережить чудесную помощь. Я давала уроки музыки, сколько могла, и таким образом мы справлялись, несмотря на голод и налоги, которые мы вынуждены были платить. О тех днях можно было бы рассказать множество историй, но вы, без сомнения, прежде всего хотите знать, что произошло с вашим папой. Беспокойство о нём сопровождало меня на каждом шагу. Мы искали во всех направлениях, но тщетно.
Голос из могилы
Однажды ко мне подошёл приятного вида мужчина, представившийся учителем математики, доктором Х. Он рассказал мне, что вместе с моим мужем и несколькими сотнями евреев его заперли в полицейском участке в то роковое воскресенье. Господин Файнштейн проповедовал им громким голосом и взывал к сердцам и совести своих сокамерников. Он сказал, что им не следует питать иллюзий насчёт скорого освобождения, но вместо этого им нужно готовиться к «встрече с их Богом». Эти слова произвели на людей сильное впечатление, многие говорили с ним лично. После обеда в эту камеру в подвале зашли немецкие солдаты и хотели расстрелять всех евреев. Файнштейн вышел вперёд, обратился к ним по-немецки и умолял за своих товарищей. Они снова вышли, и все были поражены воздействием, которое оказали его слова. Эту историю мне позже подтвердили другие люди, бывшие там.
Парализующий шок
В конце сентября 1941 года, то есть через три месяца после того, как забрали вашего отца, в городе сообщили, что несколько евреев были освобождены из концентрационных лагерей для использования их здесь для «Raumungsarbeiten» (работ по расчистке завалов). В тот же вечер ко мне подошли двое мужчин. Им нужно было многое мне рассказать. Я узнала в них бывших участников наших собраний и знала, что могу верить их словам. То, что они рассказали мне, повергло меня в шок. Они сказали следующее:
«Мы были с вашим мужем в то самое воскресенье. В подвале он уже был помощью для всех. Вечером они вывели нас во двор полицейского участка. Нас было так много, что ночью мы лежали друг на друге, как сардины. Наши мучители, несомненно, надеялись, что на нас упадут бомбы. Но, несмотря на взрывы вокруг нас, увы, мы были помилованы! Рано утром длинными очередями нас повели на железнодорожную станцию. Сказали, что нас должны отправить в концентрационные лагеря. Файнштейн был со мной в одном вагоне. В вагон заталкивали людей до тех пор, пока нам стало трудно дышать и никто не мог двигаться, — около 140 человек в одном вагоне, который обычно предназначен для 40 человек. Затем двери, окна, все дыры и щели были наглухо заделаны и снизу пошёл пар. Это был ужасный холокост, многие сходили с ума, а крики были ужасными и душераздирающими. Время от времени этот товарный вагон оставляли часам стоять под палящим солнцем. Происходили ужасные вещи, и тех из нас, кто пережил это, ежедневно преследуют воспоминания.
Возможно, вашему мужу не пришлось долго страдать. Вскоре он громким голосом начал читать Псалмы, и его лицо было, как у ангела. Он умолял других жертв примириться с Богом и взыскать спасение через кровь Христа, пока не стало поздно. И некоторые это сделали. Затем он упал на пол и заснул, чтобы никогда не проснуться. Ночью на маленькой станции в Молдове вагоны были открыты, и мёртвые тела выпали из них. Предполагалось, что все задохнутся во время этого смертельного путешествия. Но шестеро из нас только потеряли сознание и, выпав из вагонов, получили травмы и пришли в себя. Нас оживили с помощью подкожных инъекций и дали немного еды; затем нас заставили похоронить наших мёртвых товарищей в братской могиле. Так мы обнаружили нашего возлюбленного брата господина Файнштейна. Мы выкопали для него специальную могилу. Предварительно мы обыскали его карманы, чтобы передать вам, если получится, его бумаги или что ещё, но у него с собой ничего не было, даже его часов. Всё забрали еще раньше. После этого нам пришлось каторжно трудиться в лагере с многими другими и влачить жалкое существование. Много раз мы сожалели о том, что нас вернули к жизни. Теперь нас вернули в город, но нас не ждёт ничего хорошего».
Это вся ужасная история от этих друзей. Несколько дней спустя они оказали мне услугу, засвидетельствовав в суде, что они знают о моём муже; таким образом я смогла получить свидетельство о смерти. Без этого документа мы бы никогда не смогли получить паспорт и выехать из страны. Таким образом смерть вашего любимого отца сделала возможным ваше спасение, мои дорогие дети. Он всегда хотел привезти вас в Швейцарию для безопасности; это стало возможным только такой дорогой ценой. О, если бы вы никогда не забывали эту драгоценную жизнь и жертву!
Мы должны понимать, что Божьи пути, которые кажутся такими немыслимыми и жестокими, в конце концов означают любовь и милость. Только вечность покажет, сколько плодов и благословений принесло это сеяние в слезах.
